"Когда страшно, очень страшно, тогда ребёнок помнит всё"
Весь день отбираю для перевода воспоминания героев нашего проекта "Живой голос Победы". Выпуск книги, о которой неоднократно писали, временно отложен. Поэтому пока, к сожалению, предложить купить книжку не могу - зато могу публиковать некоторые отрывки и выкладывать интервью.
Вместо тысячи лозунгов.
-
Моисеенко Татьяна Аркадьевна
Ребенок войны, блокадница
Про начало
Для меня война началась не сразу, а постепенно. И почувствовала я это как-то инстинктивно: я начала терять близких.Сначала мы уехали с дачи, которая располагалась под Гатчиной. Потом исчезла моя няня. Оказалось, она сразу попала на трудовой фронт, рыла окопы и оборонительную линию на Лужском рубеже. Затем для меня вдруг исчез папа. Я запомнила, что в момент, когда он уходил на фронт, на нём уже была гимнастёрка. Обычно он всегда в маечке ходил. Он всё держал меня на руках и гладил. Потом наступил час, когда ему нужно было уходить; тётя Таня и мама провожали его на вокзал, а я не хотела его отпускать. Я очень хорошо запомнила, что он пытался закрыть дверь, а я всё время ножку вставляла между дверью и косяком, чтобы он не ушёл, и ревела. Наверное, чувствовала, что в последний раз его вижу.
Про ленинградцев
Я увидела, как впереди нас шёл мужчина, балансируя руками и что-то всё время говоря. К нему подходили люди. Кто-то брал его за руку, доводил до определённого места, потом подходил другой, подхватывал за локоть и доводил до угла. Когда мы поравнялись с ним, я услышала его слова: «Граждане, не дайте упасть. Граждане, не дайте упасть». Падение означало смерть. Не потому, что не захотят поднять, а потому, что, если кто-то попытается это сделать, упадут оба. Мама тоже взяла его за локоть, и мы довели его до какого-то переулка. Я не знаю, куда шёл этот товарищ. Может быть, домой или в госпиталь. А может быть, на завод, чтобы сделать свой последний снаряд. Но я бы очень хотела, чтоб он выжил.Уже потом, будучи взрослой, я поняла: если бы мы, ленинградцы, не держали за локоть друг друга, Ленинград бы, наверное, не выстоял.
Про семью
Я болела, бабушка после ранения не выходила из дома, поэтому мама с тётей Таней стали искать человека, который бы жил с нами и помогал. Так делали многие: собирались соседи, жили вместе и делили всё поровну.Однажды тётя Таня возвращалась домой и увидела на подоконнике между этажами женщину. Она спросила тётю: «Скажите, это вы искали человека?» Тётя сказала: «Я». Она: «Вот мой паспорт, но больше у меня ничего нет. Мои карточки отобрала невестка. Мой сын на фронте, у него двое детей. Невестка, сказав, что я уже пожила, а ей надо спасать детей, отобрала мои карточки и выгнала. Если вы возьмёте меня к себе, может быть, я и не выживу, но буду хоть в каком-то тепле. А если нет, вы же понимаете, ночью я просто замёрзну».И тётя Таня взяла её, совершенно незнакомого человека. Её звали Любовь Петровна Бабаева. Ей было лет 50, и она стала для нас родным человеком... Её сын после войны вернулся, но со своей женой жить не стал: не смог принять того, что его мать отправили на верную смерть. Он, конечно, понимал, что детей надо было спасать, но ведь каждый это делал по-своему.
Про брата Лёву
Я помню, Лёвка брат после школы пошёл работать на завод, но брат был очень худенький, и в 17 лет сил, видимо, не хватало. Однажды пришёл к нам после работы. Мама ему: «Ой, Лёвушка, даже накормить тебя нечем». А он ей ответил: «Зиночка, меня не надо кормить, я сыт». У них разница в возрасте была небольшая, поэтому мои старшие братья звали маму просто по имени. Мать решила, что он с ума сошёл от голода, и спросила: «Лёвушка, где ж ты поел?» А он ответил: «Я, Зиночка, ел студень из собаки». Мама в ужасе на него посмо трела: «Лёва!» И я помню, как он страшно взглянул на неё и сказал: «Зиночка, значит, ты не очень голодная». Вот то, что называется «блокада»: не было ни кошек, ни собак, ни голубей, ни ворон — никого.
Про дядю Юру
Перед новым 1944 годом из эвакуации вернулись мои братья, и встречать Новый год все приходили к нам. У дяди Юры с женой были трое детей. В дверь постучали, мама подошла и спросила: «Кто?» А жена дяди Юры Катерина ответила: «Я с мужем». Маму аж взорвало: «С каким мужем?» Мы думали, что дяди Юры уже нет в живых. Она говорит: «А ты открой дверь, посмотри». Мама открыла дверь — на пороге стоял дядя Юра, без единого зуба, седой, без рубашки, в шинели на голое тело.
День Победы
Я хорошо помню, что в тот день бабушка сидела в кресле под репродуктором и мы о чём-то с ней разговаривали. И вдруг она забеспокоилась: «Юра, Юра», — повторила его
имя несколько раз. Я говорю: «Бабушка, дяди Юры нет». И вдруг вошёл дядя Юра. Вот что значит материнское сердце! Она просто почувствовала его. Возвратился дядя Юра, потом вернулся из эвакуации младший брат мамы, который работал в авиационном конструкторском бюро. Не вернулся только наш папа.В День Победы мы были дома с бабушкой. Радио говорило громко, и я услышала: «Победа!» Я не поняла весь текст, который читал Левитан, а только разобрала слово «победа». Я начала
тормошить бабушку: «Бабуся, бабуся — Победа!» Она на меня рукой махнула: «Ой, Танечка, до Победы ещё так далеко». Я говорю: «Бабуля, слушай! Победа, передали по радио».Она полезла на кресло, включила погромче, услышала, а потом села и заплакала. Я за всю войну не видела, как она плачет! Она пережила Первую мировую войну, революцию, Гражданскую войну, Финскую войну, но никогда не плакала и мне не разрешала плакать. А тут плакала навзрыд. Вот такой я запомнила Победу.
Про память
Блокада, конечно, оставила у всех нас в душе след. И когда нам говорят, мол, мы ничего не помним, потому что были маленькими, — это неправда. Если всё хорошо в семье, если дети сыты, одеты и обуты, они ничего не помнят, им просто хорошо. А когда страшно, очень страшно, тогда ребёнок помнит всё.
